Россия глазами иностранца

Известный бразильский писатель и журналист Бернарду Карвалью (Bernardo Carvalho) в интервью аргентинскому изданию Infobae рассказал о своих впечатлениях от поездки в Россию. Как рассказал изданию Бернарду Карвалью, итогом его тридцатидневного пребывания в Санкт-Петербурге и Москве стала книга «Сын плохой матери» (Hijo de mala madre).

Матиас Мендес: Ваше первое знакомство с российской действительностью было омрачено, Вы стали жертвой разбойного нападения?

Бернарду Карвалью: Да, действительно сразу же после моего приезда в Россию меня ограбили. Я был один, и на меня случившееся так сильно подействовало, что я практически весь месяц провел в паническом настроении. Но с другой стороны, это дало толчок к написанию книги, помогло лучше понять город. До приезда в Россию я прочитал много исторических книг, журнальных статей, так как для меня эта страна была совсем незнакомой. Все оказалось таким ужасным, потому что в современной России жестокое общество. Прочитав перед поездкой кучу литературы, я понимал, что еду в какой-то кошмар. Ну, а когда меня грабанули, то это лишь усилило мои опасения. Но, с дугой стороны это помогло мне написать роман.

— Почему в Вашем романе «Сын плохой матери» так много места уделено насилию, преступности и коррупции?

— Я живу в Бразилии и хорошо знаю на примере моей родины, что такое насилие. В Бразилии, чтобы завладеть часами, меня могут и убить. В России все по-другому. Здесь, как мне объяснили, на тебя могут напасть, но убить — никогда. Никто не говорит, что в России не убивают, но это делают совсем другие люди.

После разбойного нападения я стал задавать вопросы моим собеседникам об истоках российской преступности. То, что я услышал, меня поразило. Оказывается, в России преступность представляет собой хорошо организованную силу. Речь идет об организованной преступности. На посткоммунистическом пространстве в России осталась единственная сила, которая оказалась «боеспособной» — организованная преступность. Оргпреступность пережила закат коммунизма и сумела реорганизоваться в условиях новой России. Почему это произошло, трудно понять иностранцу, да, наверное, и россиянину.

— Вы хотите сказать, что преступность в России институализирована?

— Да, это так. В моей книге я хотел избежать одной вещи. Вы знаете, что Санкт-Петербург полон литературной и культурной символики. В романе я хотел показать своих героев как полуграмотных, темных, не интересующихся музыкой. Но мне удалось этого избежать. Возможно, на это повлияли произведения великих русских писателей. Всем хорошо знакома история, произошедшая с Акакием Акакиевичем Башмачкиным в повести Гоголя «Шинель». Когда он возвращался домой после вечеринки, его остановили какие-то усатые люди и сняли с него новую шинель, купленную с большим трудом. После чего начинаются злоключения Акакия Акакиевича. Он заболевает, и через несколько дней беспамятства и бреда — умирает. Нечто похожее происходило и со мной. Я всячески стремился избежать литературных аналогий с моим российским опытом.

— Такое сплетение реальности и вымысла всегда характерно для Вашей литературной деятельности?

— Наверное, да. Меня всегда интересовало, каким образом это можно сделать. Мне неинтересно было ехать в Санкт-Петербург в качестве антрополога и журналиста, и в этом качестве познакомиться с российской действительностью. Мне больше по душе отправиться в новое для меня место, ничего там не понять, и затем снова вернуться. Непонимание дает мне вдохновение писать книги.

— В своем романе Вы рассказываете о деятельности общественной организации «Комитета солдатских матерей России». В этой связи я хочу спросить, какую роль в современной истории играет эта общественная организация в деле соблюдение прав и свобод военнослужащих?

— Первоначально в мои планы входило написать книгу о любви. Я начал читать много литературы о России, в том числе прочитал книгу Анны Политковской, которая была зверски убита за год до моего приезда в Санкт-Петербург. Тогда-то я и узнал о существование Комитета солдатских матерей, который был создан во времена первой чеченской войны для того, чтобы спасти российских солдат и офицеров, содержащихся в чеченском плену. Это произвело на меня столь сильное впечатление, что я решил отправиться в Москву, чтобы взять интервью у председателя КСМ.

Именно тогда я заметил одну интересную вещь: мы считали, что любовь матери к сыну является абсолютной и чистой, но тут мы столкнулись с существованием и другой любви, поддерживающей войны, кланы и семьи. С одной стороны, это безграничная любовь к своему ребенку, которого вы считаете самым лучшим на свете. Это и есть та абсолютная любовь, которая ни при каких условиях не допускает участие вашего сына в военных конфликтах. При этом вы соглашаетесь с тем, что чужой ребенок может и погибнуть на войне. Я начал думать, что абсолютная любовь матери - это хорошо, но почему тогда она допускает возможность гибели чужих детей? Узнав поближе женщин из Комитета гражданских матерей, я понял, что они сумели преодолеть этот барьер, посвятив себя борьбе против войны, за спасение чужих сыновей.

С той минуту, когда ты понимаешь необходимость борьбы за жизнь чужих тебе детей, и возникает такое понятие, как нация, клан, семья, общий дом. При этом ты понимаешь двойственность ситуации, в которой ты оказался — абсолютная чистая любовь, которая допускает применение насилия ради спасения своего ребенка. Видно это заложено природой.

— Наверное, именно поэтому одна из героинь Вашего романа говорит, что «быть матерью - это одна из форм фанатизма»?

— Именно так. В этом есть какая-то двусмысленность, проявление черного юмора.

— Отсюда, наверное, и название книги. Рассказчик говорит: «даже самый последний сукин сын имеет мать».

— Скорее всего, да. В португальском языке есть более крепкое выражение, чем сукин сын. Но его неприлично употреблять. Мать готова до последнего защищать своего ребенка, даже если он - сукин сын. Хорошо известно, что матери убийц и мучителей, как правило, несмотря ни на что, до последнего защищают своих детей.

Я вспоминаю свои молодые годы, когда я учился во Франции, - тогда на улицах городов было много рекламы презервативов. На рекламных щитах обычно помещались портреты Маргарет Тетчер или Рональда Рейгана, а внизу была надпись: «Если бы их родители использовали презервативы, то мир был бы намного лучше!». Мне кажется, что это было придумано гениально.

— В русской культуре прослеживается определенная преемственность - начиная с царских времен и заканчивая периодом правления Путина, - которая связана с различного рода тайнами, борьбой со шпионами и строгим контролем за поведением своих граждан.

— Исходя из моего небольшого опыта пребывания в России и разговоров с моими российскими собеседниками, все это имеет место. Но есть одна удивительная вещь — при этом народ поддерживает Путина. И эта поддержка основана на национальной гордости. Наконец-то нашелся человек, который борется с западными державами и стремится, чтобы Россия заняла достойное место на международной арене.

Люди очень гордятся тем, что Россия становится сильной страной, способной противостоять Западу. Но на бытовом уровне продолжается насилие и угнетение. Как мне показалось, в стране отсутствует солидарность. Любопытно, что в генетической памяти россиян все еще крепко осознание насилия и страдания, пережитое в прошлом. Поэтому они стараются держаться сдержанно и прагматично, больше полагаясь на себя. Если ты понимаешь, что тебя могут завтра убить, то ты должен сделать все сегодня.

Богатые стремятся побыстрее купить драгоценности для своей возлюбленной или яхту во Франции. Нужно как можно быстрее купить все сегодня — завтра будет поздно. То же самое происходит и с бедными — делай все сегодня и побыстрее.

— Очень любопытно ваше наблюдение, которое во многом совпадает с мнением социологов, в том числе и с Бауманом. Это ведь характеристика западного капиталистического мира.

— Но то же самое происходит и в Китае. Похоже, что Россия и Китай только и ждали того момента, когда можно будет продемонстрировать всему миру скрытое насилие, вырвавшееся наружу с приходом дикого капитализма. Государственный капитализм и всепроникающая коррупция не оставляют места для личных свобод. Остается только свобода потребления, когда деньги решают все.

Матиас Мендес

Источник: inosmi.ru