Кто мы?
Очень много сейчас вокруг идет рассуждений о том, что определяет принадлежность человека к нации, к культуре. Национальная идентичность.
И некоторым образом люди путаются. Смешивают, прежде всего, понятия из словаря политической философии и национальные культурные модели.
Мне кажется, что у национальной идентичности (как, впрочем, и у личностной идентичности) человека – два измерения. Первое – это данность. Кто мы есть. Вторая – это некое видение, - какими мы хотим стать и куда нам надо для этого двигаться. Динамическое напряжение между этими двумя измерениями – настоящими и «выдуманными» нами – и есть наша личность.
Очень часто, как я сказал, люди эти два измерения путают, смешивают, принимают за одно, и от того мучаются. То Запад ругают, то Россию. То сами уже не поймут, за кого они и что защищают.
Но это блуждание в трех соснах. Вернее, в двух.
В плане данности национальной идентичности («кто мы есть») – главным определяющим пунктом является язык. «Язык – дом нации», - кажется, Ницше сказал. Мы можем знать очень много языков, и даже очень хорошо, но один – определяет наше национальное «кто мы есть». К нему привязаны поведенческие модели, культурные модули, шаблоны мышления, ожидания от социальных взаимодействий.
Учеными доказано, что переходя с одного языка на другой, человек меняется как личность. Но он просто играет другую личность (и новый язык требует от него такой игры), внутри у человека остается своя языковая личность, родная.
Конечно, бывают исключения. Встречались мне люди говорящие, действительно, как на родных на двух языках. Бывают и с двумя телами рождаются.
Умилило меня, как где-то в блогах, одна восторженная мадам писала, что вот дескать, у нас мамаши одергивают детей грубо, а вот была в Англии, и там мама звала на детской площадке расшалившегося сына: « Would you please come here»? Из этого мадам делала вывод о том, как уважительно в Англии относятся с детских лет к личности.
Не понимала мадам ни бельмеса в англичанах, потому что «Would you please come here» это очень грубо звучит по-английски. Так зовут подойти провинившихся животных и слуг. В Англии ты унижаешь человека при общении тем, что поднимаешь себя над ним, а не наоборот, как у нас. Но это для русского в десять раз унизительнее.
Вот вам культурная аристократическая модель, которую, даже понимая ее умом, русский никогда не примет (с нашим «соборным», общинным мышлением). И пусть оба – англичанин и русский - будут хоть какие либералы, - в этом случае произойдет культурный клэш, на уровне первого измерения национальной идентичности – культурной модели, данности.
Именно поэтому, уж какие ни были либералы Герцен, Бунин, Тургенев, Толстой и пр., а плевались на западе и жили (когда жили) там с трудом (психологическим).
Второе измерение, - «где мы хотим быть». Вот тут уже все, что обычно обсуждается – религия (атеист, или верующий в Сварога, что не может быть русским?), политическая философия, ценности. Это не те, кто мы есть, - а те, кем мы хотим стать, куда двигаться. Это мечта. Именно поэтому Герцен называл Париж мечтой, он всегда должен был оставаться для него идеальным (а там взяла и случилась революция, и он очень расстроился).
Мечты, впрочем, надо лепить к себе реалистично. Мечты должны, все же, клеится к существующим «культурным моделям», будущее – к настоящему. Тут есть два перебора – клеить к настоящему уже отработанное старье, что уже отвалилось, отработалось, – будет плохо лепиться. А можно клеить к «тому что есть» совсем несуразное, несостыкующееся с настоящим вовсе или слишком удаленное от него видение.
У каждой нации есть некое центральное виденье, которое плюс-минус разделяет большинство. Но есть и масса девиаций, - как в природе много разных направлений развития вида. Культура нации, ее модели могут постепенно меняться.
Главное, чтобы люди одной нации понимали, что спорят о будущем того, что им всем одинаково дорого, что все они принадлежат одному полю национальной данности. А если что-то дорого, то никто не будет стараться это что-то потерять или разрушить. На такой основе возможны споры.
Алексей Смирнов
Источник: snob.ru
