К 25-летию падения Берлинской стены
В последние дни в Германии проходит празднование очень важного для современной германской истории события — прошло четверть века с момента разрушения Берлинской стены и начала процесса воссоединения Германии. Очень символичными оказались произнесенные мировыми политиками речи, в которых была дана недвусмысленная оценка тем событиям. Вот, к примеру, из уст президента США Барака Обамы звучат слова о том, что «стены и диктаторские режимы могут держаться некоторое время, однако, в конце концов, они не в состоянии сдержать желание свободы, которое горит в каждом человеческом сердце». Примерно так же оценивала в одном из своих выступлений разрушение Берлинской стены Ангела Меркель: «Падение стены показало, что мечта может стать реальностью, это сигнал, дающий силы разрушать другие препятствия, стены диктатуры, насилия, вражды». В таком же духе были выдержаны и выступления множества других политиков.
Западноевропейский медиадискурс вокруг падения Берлинской стены также не оставляет сомнений в том, как следует относиться к этому историческому моменту. Сформулировать его в сжатом виде можно так — находившиеся под тоталитарным гнетом жители ГДР на пути к свободе и демократии смогли изменить историю и воссоединиться со своими западногерманскими (или даже западноевропейскими) братьями и сестрами, принявшими их с распростертыми объятиями. Множественные беглецы и истории смертей при неудавшихся побегах в Западную часть Берлина подкрепляют эту «официальную легенду».
Воссоединение Германии произошло чуть позже — в октябре 1990 года. День немецкого единства также очень важен для немцев.
Казалось бы, какие могут возникнуть сомнения? Единая германская нация, «восставшая из пепла», основанная на демократии и свободе, слилась в едином порыве и пришла к процветанию, проклиная свое мрачное прошлое. Занавес.
В декабре 2013 года на одном из каналов германского телевидения мне довелось посмотреть интересную передачу. Она была посвящена падению стены и воссоединению Германии, однако в ней шла речь не о пафосных политических оценках тех событий, а об истории простых людей из ГДР — они рассказывали о своем детстве. О том, как они мечтали стать космонавтами, как выступали перед Хонеккером, как хотели стать пионерами (с теми самыми синими галстуками), о чувстве причастности к чему-то значимому и большому. Ни слова об идеологическом зомбировании, о стремлении вырваться к свободе, о мучениях родителей. Это было тем более удивительно, что у нас сегодня даже нейтральные пассажи об СССР в медиадискурсе воспринимаются как принудительное и инициированное властью «возвращение к совку» («кто же верит вашим сказкам?»).
Вы скажете, наверное, что каждый из нас вспоминает свое детство, приукрашивая все вокруг. Возможно. Однако если принять тот самый важный постулат о живущем ощущении свободы в сердцах восточных немцев, искренне желавших избавиться от тоталитарного гнета, воссоединение Германии должно было бы давным-давно привести к формированию единой и неделимой германской нации, проклинающей социалистическое прошлое. «Один народ» — таким был один из лозунгов рубежа 1990-х годов. Ведь любое разделение было, согласно этой легенде, искусственным, не существовавшим в жизни (отсюда и выражение geteiltes Volk — «разделенный народ»). Все ли было так?
Проблема противопоставления западных и восточных немцев как самостоятельных общностей находится в центре внимания германской науки все эти 25 лет (хотя разрабатывать ее начали еще раньше).
Огромные статистические массивы (от владения оружием до среднедушевого дохода и рождаемости), исследования антропологов и социологов, наблюдения из повседневной жизни свидетельствуют о том, что восточные и западные немцы вовсе не «слились» в единой нации. Марк Алан Говард в своей статье в 1995 году назвал восточных немцев «этнической группой», определив ее как значимую статистически, самовоспроизводимую (через браки преимущественно между членами своего «этноса») социальную общность, живущую на основе своего собственного культурного кодекса. Его статья оказалась первой в ряду работ, которые стали ассоциировать восточных немцев в некотором смысле с национальным меньшинством.
В массовом дискурсе этому разделению также уделяется большое внимание. Однако учитывая, что бывшая Восточная Германия обладает лишь одной надрегиональной газетой, в то время как остальные располагаются в бывшей Западной Германии, фокус обсуждения зачастую «сваливается» к западногерманской (а значит, господствующей) точке зрения. Ведь в свое время западногерманские СМИ оказали большое влияние на процесс разрушения ГДР и на воссоединение Германии в том виде, в каком оно произошло.
Объяснения особой идентичности восточных немцев, сохраняющейся до сих пор, сводятся к двум основным направлениям: во-первых, формирование устойчивой («антизападной») ментальности до 1990 года, которую не «выжечь» быстро; во-вторых, процессы, происходившие уже после воссоединения Германии (которое исходило из того, что никакой восточногерманской идентичности изначально не было, что она возникла лишь как противопоставление западным немцам).
Второе направление объяснения является очень популярным. Вот совсем свежая статья на интернет-сайте «Немецкой волны» с вопросом: «Срослось ли то, что, по сути, было едино?». В ней цитата из эссе Кати Бауэр в газете Stuttgarter Zeitung, посвященного тому, в каких обстоятельствах пришлось оказаться восточным немцам после воссоединения: «Слушаешь сегодня 35-летних и узнаешь истории, в которых взрослые вдруг онемели. В которых родители оказались беспомощными, зато появились новые слова и выражения: "безработица", "социальное пособие", "отпуск по принципу все включено". Дети засыпали со страхом, что завтра их выгонят из квартиры».
Результатом очень сложного и очень несправедливого присоединения (это было не воссоединением, а именно присоединением ГДР к ФРГ, «побежденных» к «победителям») стала та самая «холодная ненависть» (kalte Wut) восточных немцев к западным. И не случайно возникли прозвища Wessis и Ossis для их дискурсивного разделения.
Эта ненависть западных и восточных немцев друг к другу как к «чужим» стала важным фактором их самоидентификации.
Однако и первое направление не менее важно. 25 лет «новой социализации», конечно, отражаются на восточных немцах (особенно социологи следят за «поколением-73»). Правда, реальность далека от ожиданий. В 2009 году в средствах массовой информации появилась новость о результатах социологического исследования, согласно которому 49% опрошенных восточных немцев считали, что жизнь в ГДР имела больше положительных сторон, нежели отрицательных (в Западной Германии 1/5 опрошенных придерживались такого же мнения). Еще 8% считали, что она была даже лучше, нежели жизнь в современной Германии. (В публичном дискурсе это воспринимается как ужас).
Безусловно, к социологическим опросам нужно относиться с большой осторожностью, однако такие результаты позволяют судить о том, что настоящая картина воссоединения Германии не столь однозначна. Некоторые социологи объясняют такого рода результаты тем, что со временем ГДР превратилась в светлый образ из прекрасного прошлого. А другие пишут о том, что люди просто получили возможность сравнить модели общества и рационально оценить их, освободившись от агрессивного манипулятивного воздействия западных СМИ, которое к концу 1990-х достигло своего апогея.
Особые ценностные и мировоззренческие установки восточных немцев, судя по всему, воспроизводятся и в следующих поколениях. Исследования среди школьников в бывших западных и восточных землях свидетельствуют о том, что они совершенно по-разному относятся к ГДР, да и к другим возникающим «в связке» вопросам. И это несмотря на то, что и там, и там подавляющее большинство считает объединение Германии благом. Забавно, как трактуют такое отношение к прошлому в Восточной Германии политики и отдельные ученые — школьникам слишком мало рассказывают об ужасах тоталитарного прошлого, а родители переносят на них свои неудачи в 1990-е и 2000-е годы. Одобрения воссоединения Германии слишком мало.
Столь сложная «склейка» восточно- и западногерманских общностей демонстрирует, что официальная картина воссоединения Германии, отражающаяся в заявлениях политиков, в действительности не находит понимания в той самой части общества, которая должна была бы спасаться от тоталитарного прошлого.
Сейчас, как и 25 лет назад, большинство этих людей не считают те условия воссоединения, которые им были безальтернативно предложены, справедливыми ни в отношении своего прошлого, ни в отношении своего будущего. А западногерманская элита и общество вовсе не собираются итоги этого воссоединения пересматривать. Если в 1990 году на вопрос «Один ли мы народ?» 45% восточных и 54% западных немцев отвечали положительно, в 1994 году таких ответов было 27% и 42% соответственно, а в начале 2000-х их стало еще меньше. Не удивительно, что стабильно высоким остается и показатель самоидентификации восточных немцев с Восточной Германией, а вовсе не с Германией как единой страной.
Падение диктатуры, не выдержавшей натиска свободы, «братское» воссоединение единого германского народа — такова «официальная история» Германии, наполненная легендами. За ней скрывается совершенно другая и очень противоречивая реальность. Сейчас еще слишком живы воспоминания, однако на наших глазах германская «официальная история» укрепляется, чтобы (как и в истории других государств) со временем заменить собой правду.
Антон Каменский
Источник: centero.ru
